В сентябре мне позвонил Руслан. Тогда до меня было тяжело дозвониться, поскольку я начал работать и практически не бывал дома.

— Андрея выписали из больницы, — сообщил он. — Хочешь сходить навестить его? 

— Ой! А что с ним? — удивился я. 

Я и не знал, что он в больнице.

— Оперировали. Что-то с почками. Давай зайдём. Нелли тоже вроде придёт.

 

* * * * *

 

На следующий день после работы я приехал к Андрею, как сейчас помню, на 44-м автобусе. Он жил на улице Алия, возле больницы Рамбам, в небольшой двухкомнатной квартире на четвёртом этаже.

Я позвонил в дверь и, услышав «Открыто!», зашёл. Андрей был дома один, он лежал на диване и читал газету. Ни Руслана, ни Нелли ещё не было: видимо, они опаздывали. Я поинтересовался здоровьем Андрея. Он ответил, что всё в порядке и что потихоньку приходит в себя. Я пошутил про то, как удобно, когда больница через дорогу, но оказалось, что Андрей лежал вообще в другом госпитале, который находился далеко. Повисла пауза, во время которой я осмотрелся.

 

Это была обычная «эмигрантская» квартира. В комнате стояли старый диван, журнальный столик, и так называемые «сохнутовские» стол со стульями — гарнитур, который государство выдавало репатриантам, прибывшим в Израиль.

. Телевизора не было, но на обеденном столе стояли аж два компьютера.

— Ты занимаешься чем-то, связанным с компьютерами? — поинтересовался я.

— Я не волшебник, я только учусь, — с улыбкой сказал Андрей. — Мы с Женей учимся.

— Здорово. Он, я вижу, способный.

— Да, наверное.

— А сколько ему лет? — решил уточнить я.

— Десять.

— Десять?! Фантастика. Он учится в особой школе?

— Нет, в обычной. — пожал плечами Андрей.

 

Наш разговор прервал дверной звонок. Вошла Нелли, держа в руках огромную коробку с пиццей. Она была в коротком платье, которое не скрывало ее красивые загорелые ноги, а в её ушах были большие яркие дискообразные сережки. Не буду скрывать — она мне нравилась.

 

Мы сели на диван, а коробку поставили на журнальный столик. В тот вечер я впервые попробовал настоящую пиццу. Не какую-то хренотень с сыром, которую моя жена готовила ещё в Москве и называла «пиццей», а настоящую, итальянскую, тоненькую, с грибами и маслинами. Это, господа, было великолепно! До сих пор мне кажется, что это была самая вкусная пицца в моей жизни.

 

— Руслан, наверное, не приедет, — сообщила Нелли. — У него что-то там на работе.

 

Потом Нелли поинтересовалась, как дела у Веры. Как я понял, это была жена Андрея и мама Жени. Вера находилась в Питере, и пока не собиралась к ним ехать. Я не до конца понял, какие между ними были отношения. Но на этом разговор о Вере прекратился и как-то плавно перешёл к тому, кто где жил в Союзе, и т. д. Я рассказывал про себя, про сестру, про свою жену и дочку.

 

Пришёл Женя, весь красный и потный, сказал, что был на пробежке, и взял последний кусок пиццы, на который, если честно, я очень рассчитывал. Нелли принялась расспрашивать его о том, как дела в школе. Женя на всё отвечал «нормально».

Потом Андрей указал взглядом на меня:

— У Саши сестра живет в коммуналке в центре Москвы. У нее там 50 «квадратов».

— Мммм... классно, — медленно протянул Женя. 

Видно было, что он хотел ещё что-то добавить, но промолчал.

 

Мне, если честно, это показалось очень странным. Почему Андрей упомянул именно этот факт? Причём он это сказал так, как будто эта информация должна была очень сильно заинтересовать его сына. Почему? Почему он так подчеркнул эти детали?

 

Нелли вызвалась сделать всем чай и пошла на кухню.

Я ещё думал о предыдущем диалоге, когда Женя спросил:

— Чем вы занимаетесь?

— На курсах учусь. В ульпан хожу.

(Ульпан, кстати, это такая специальная государственная школа по изучению иврита)

— Понятно. — кивнул Женя — А в Союзе чем занимались?

— Был программистом.

— Да?! — я видел, насколько Женя был удивлён и заинтересован. После небольшой паузы он спросил: — На чём пишете? 

«НА ЧЁМ ПИШЕТЕ?» И это от десятилетнего пацана! Где он набрался такого жаргона? 

— На фортране раньше писал. Сейчас вот учусь на системного администратора. Shell Script и всякое такое.

— Круть.

— Что? — не понял я.

— Ну, круто. Здорово. 

Мы немного помолчали.

— Мы тут с папой тоже кое-что планируем, — Женя показал взглядом на компьютеры, — но пока сталкиваемся с огромным количеством трудностей.

Я не смог скрыть улыбку. Это было забавно: так серьёзно и по-взрослому Женя говорил. Нелли вернулась с четырьмя кружками чая. Все молча пытались вытащить заварочные пакетики и куда-то их пристроить.

— А что именно вы планируете? — спросил я, глядя то на Андрея, то на Женю. 

Андрей, поморщившись, выдавил что-то вроде:

— Пока мы только думаем... 

А Женя, подумав, сказал:

— Да... наверное, пока рано о чём-то конкретном говорить. Но мир меняется. И появляются много возможностей.

Он прямо так и сказал!

Я прекрасно это помню. У меня просто не было слов.

Я не мог понять, что за чёрт вселился в этого ребёнка? 

 

После чая Женя сел играть с Нелей в какую-то игру на компьютере, а Андрей повёл меня на крытый балкон, чтобы показать пару вещей, которые ему были не нужны.

— Когда я на перевозках работаю, многие оставляют мне ненужные вещи, — объяснил он. — Если что-то нужно, бери. А то уже ставить некуда.

На балконе стояли несколько стульев один на другом, огромная лампа, табуретка, старый письменный стол и ещё какие-то полочки и вешалки. На столе лежали целая пачка газет и очень много вырезок разного формата. Потом мой взгляд привлекла картонка, видимо, крышка от коробки конфет, на которой жирным чёрным фломастером было написано «МЕНЯ УБИЛИ ВОЗЛЕ ЗЕЛЕНОЙ ДВЕРИ» и был нарисован крест. Что это значит? Зачем нужна эта картонка? У меня пробежали мурашки по спине: я вспомнил, что в деревенском доме моей бабушки была зеленая дверь.

Я выбрал табуретку. Хорошую такую, настоящую, деревянную.

— Возьми стол, — предложил Андрей, — я тебе его даже привезу.

— Пока не надо, — ответил я. — Вот куплю квартиру — тогда может понадобиться.

— Думаешь покупать?

— Да.

— Любопытно, — сказал Андрей.

Он присел на «мою» табуретку, задумчиво оглядывая балкон, а потом добавил:

— У меня есть к тебе вопрос... нескромный, интимного характера. Я, наверное, тебе завтра позвоню по этому поводу. Есть одна интересная идея.

Я сказал, что без проблем.

 

Мы вернулись в комнату. Женя играл на компьютере, а мы сели на диван и ещё около получаса разговаривали про Ельцина, реформы Гайдара и другие новости.

Когда Нелли и я уже собрались уходить, снизу раздался приглушённый крик и топот. 

Все замерли.

— У нас тут на третьем этаже сумасшедшая живёт. По вечерам шумит, — объяснил Женя. 

Мы прислушались. Этажом ниже всё ещё бегали и кричали.

— Я тут одну штуку придумал, — усмехнулся Андрей, открыв ящик с инструментами.

Он достал топор и привязал к нему верёвку.

— Пойдёмте все на кухню, — позвал он.

Андрей подошёл к кухонному окну и стал медленно спускать топор вниз. Когда топор опустился на уровень третьего этажа, мы услышали что-то типа «Ох!» и быстрый бег вглубь квартиры.

Мы все от смеха просто еле стояли, хотя шутка было довольно злая: представьте, каково и так психически нездоровому человеку увидеть ночью в окне качающийся топор.

 

Домой я ушёл с подаренной табуреткой в руках. Нести её было ужасно неудобно, но позже табуретка оказалась очень даже кстати, потому что в маршрутке не было свободных мест, и я сидел на ней всю дорогу.

 

* * * * *

 

Утром Андрей позвонил мне прямо в офис. Видимо, жена дала ему номер.

 

— Прости великодушно, что отвлекаю от работы... Хотел поговорить с тобой о квартирных, так сказать, делах. Как я понял, ты подумываешь о покупке. Хочу с тобой поделиться одним интереснейшим предложением. Есть пара минут?

Я ответил, что есть.

— Продается трехкомнатная квартира на углу Амегиним и Бен-Гуриона. Представляешь примерно? Самый угловой дом. Добротный. Еще немецкой постройки. Владелец просит за нее 50 тысяч долларов. Я думаю, что цена честная. Но! Дело даже не в квартире. Нам удалось узнать, что весь дом скоро будут реставрировать, или полностью перестраивать. Он будет частью большого проекта по реконструкции бульвара Бен-Гуриона. Там сделают туристическую и развлекательную зону, с магазинами, ресторанами, и так далее. 

— И дадут компенсацию? — перебил я.

— Не могу сказать по поводу компенсации, но так или иначе, цены бешено подскочат.

— А откуда ты знаешь про то, что там планируется?

— В этом вся соль! Эту информацию тяжело достать. Пока почти никто не знает, и поэтому надо срочно покупать. «Промедление смерти подобно». Я не могу взять машканту (машканта — израильская ипотечная ссуда), потому что официально не работаю. Хотел тебе предложить.

Мне было кое-что непонятно. Я спросил:

— Ну, предположим, я её куплю. А что дальше?

— Продадим её после того, как цена взлетит. Поделим прибыль пополам.

— То есть 50 процентов тебе? — мне показалось, что это нереально много.

— Ну да... Не 50 процентов от цены, а от чистой прибыли.

— Да, но риск получается на мне…

— Думаю, что мы не особо рискуем. Как говорили у нас на корабле, «не так страшен черт, как его малютки». Квартира будет сдаваться и тем самым окупать ссуду. Мы оба будем ремонтировать, искать жильцов и всё прочее.

Я подумал, что Андрей недостаточно хорошо знает людей. Среди «наших» эмигрантов никто не согласился бы вот так просто купить квартиру. Наверное, тут стоит пояснить, что в то время, а может и сейчас, покупка жилья была проектом чуть ли не всей жизни. «Продажа в рабство», как некоторые говорили.

— Тут риска буквально самая малость, — добавил Андрей, видимо, заметив, что я настроен скептически. — Даже если бульвар не будут реконструировать, в любом случае у тебя будет неплохая квартира. В таком деле проиграть невозможно. А если всё пойдёт по плану, то можно получить чистыми, не много не мало, пару десятков тысяч долларов. Где ещё такое встретишь?

 

Я твёрдо знал, что ни в какую авантюру, связанную с покупкой квартиры, лезть не хочу. В незнакомой стране я панически боялся что-либо подписывать, брать какие-либо обязательства и вообще пытался избежать приключений. Но, тем не менее, возможно из вежливости, я зачем-то пообещал Андрею сходить посмотреть эту квартиру в пятницу утром.

 

В конце нашей беседы Андрей спросил, есть ли у меня какая-нибудь сумма для задатка или первого взноса. Я на всякий случай сказал, что на нуле, и денег вообще нет. Смешно, что буквально в тот же вечер я купил для Тани, моей теперь уже бывшей жены, дорогущий микрофон и неплохой японский диктофон. Она преподавала английский и хотела записывать свои собственные аудиоуроки. Я упомянул покупку диктофона ещё по одной причине: именно на нём записаны некоторые интервью из тех, которые я привожу далее в этом повествовании.